"Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву..." (Ин 18:40)
Эпиграф:
Однажды радость в мир пришла,
А мы её безжалостно распяли...
******
Как тень, среди теней шагая,
"Ам-ам" просило бедное дитя,
Её за это люди не ругали,
Кивали только нет, в сердцах грустя...
Там за концлагерной колючкой,
Царили голод, страх, болезни, смерть,
Где солнце жизни, спряталось за тучи,
Противится судьбе никто не смел...
Четыре вышки, дула пулемётов,
Без тени жалости в глазах, конвой,
Был механизм контроля чётко отработан,
Шаг вправо-влево, пуля - неживой!
Той девочке - всего четыре года,
Еврейка - да, но не её вина,
Дитём была что проклятого рода,
К тому ж, осталась сиротой она...
Хотелось ей найти, хоть корку хлеба,
Иль от гнилой картошки кожуру,
В том царстве человеческого гнева
Без сострадания, в нем места нет добру...
И вот когда усталый серый вечер,
Тянул очередную в лагерь ночь,
В смертельной зоне трепыхаясь свечкой,
Мелькнул цветочек яркой желтизной.
Увидела девчушка одуванчик,
Луч радости в её глазах блеснул,
Дитя бежит к нему, уже не плачет,
Запретную пересекла черту!..
На черствых лицах - появился ужас,
И крик отчаянный - "малышка стой",
Но вороны над ней те крики глушат,
Чтоб начать жуткий пир кровавый свой...
А пулемёт молчал, пока не тявкал,
И не плевался стаей смертоносных пуль,
Рыча, бежала злая к ней овчарка,
Что натравил на девочку патруль.
Оскал ухмылкой на солдатских лицах,
Затеяли между собой пари,
Ведь знали, что от хищника не скрыться,
Но кто-то удивлённо крикнул вдруг - "смотри!"
Овчарка та перед прыжком, споткнулась,
В недоумении, перед малышкой став,
К ней носом словно щупом прикоснулась,
Найти пытаясь хоть какойто страх...
Но девочка бесстрашно улыбаясь
Ей мордочку погладила рукой,
И сила детской воли - неземная,
Смирила злую смерть перед собой!
Но не смирила злобного солдата,
Малышке рявкнул - "шнель", чтоб испугать,
Показывая дулом автомата,
Куда бедняжке стоит убежать...
А героиня вновь не испугалась,
Глаза ее надеждою горят,
Пытаясь инстиктивно вызвать жалость,
"Ам-ам" просило бедное дитя.
С мольбой во взгляде протянула руки,
Но страх лицо охранника сковал,
И тотчас автомат негромко хрюкнюл,
И тень на жизнь набросила саван...
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!